Очертания портовых городов. Ригидность.

Нами забытое. Северная тишина.

знакомые стены. незнакомые лица

непонятные,

              непонятые

                                мною.

симфония города – ветер.

пейзаж –

               сотни сопок и птицы,

что «бегут» на рассвете

за море.

конформность.

степи замерзших этажек под утро.

открытые двери. тишь –

гам.

справа – парень,

              бегущий за спортом.

слева –

             покровитель эскорта.

сзади – позолоченный храм.

читаю морали распутным,

и сама к ним хожу на сеансы –

ну нельзя быть и милым,

                          и грубым

без понимания движимой массы.

полярная ночь. улетевшие птицы.

и снег, идущий стеною.

знакомые стены. незнакомые лица

непонятные и,

увы,

               непонятые

                           мною.

«Человек с крайнего севера: мелкие сопки, замерзшие улицы, холода, продолжительность которых десять месяцев, c. Мой север, хоть больше и не моя жизнь, все также является олицетворением моей души – холодной и далекой, где нет места даже для птиц. Самое сильное удовольствие и, одновременно, разочарование – возвращение домой, в свою одинокую хибарку, в тишину и в свое личное, громкое молчание».

Гамбаттэ. Голос детства громок.

вечерний воздух. горящие ладони –

удар об асфальт…

крики детей.

ты – ребенок,

что бежит от погони.

рядом твой пес.

хвост –

              он виляет.

и друзья.

память тебя завлекает…

громкие игры –

не на нервах, в интригах иль спорах,

не в обидах или взрослых изменах.

вы – дети

панельных хрущевок,

              покоренных заборов,

                            веселых заделов

и крыш.

тихие окна. скамейка. котенок.

вечер детства недолог –

разговоров смешных,

где твой крик еще тонок:

он звонок

от шуток и сплетен пустых.

и тот вечер бежит,

сломя ноги,

как и мы…

сейчас

ты уже взрослый.

берешь у знакомых взаймы,

бредешь по дворам меж хрущевок,

скрываясь от шумных компаний,

сидящих под окнами баров.

окурок,

создавший покой

от печалей,

                   стараний,

                            страданий...

фраппируешь близких в вопросах –

оберегаешь от личных кошмаров.

удары судьбы

              [иль отбросов,

                            иль пьяниц,

желавших активной борьбы].

«а человек благосклонен, – кричал,

                            но давился дешевой печалью…»

всё те же тихие окна. громкий пульс.

фальшивые прятки и спесь.

уходишь ли ты? а надолго?

от себя

                            или пропитых пятниц?

послушай…

этот город

хранит все твои отпечатки.

и под страхом прожженных агоний

в переулок

не беги

              [от себя]

                            без оглядки…

вечерний воздух. горящие ладони.

удар об асфальт.

крики детей.

ты – ребенок,

что бежит от погони.

рядом твой пес.

хвост –

                            он виляет.

и друзья,

что желают обратно.

- а голос детства действительно громок…?

- вероятно…

                            память, увы, завлекает…

Kepler-452b.

красивые улицы из ряда петровских:

в переделках,

              ремонтах,

                             дешевых витринах.

я езжу в такси

сквозь все перекрестки.

я езжу в такси –

завсегдатай в глубинах.

мчусь чрез Сенную,

на улице зябко.

без пошлин,

              без ценза

ищу отголоски.

я еду к «отметке»,

              попутно мечтая,

надеясь увидеть меж нами наброски:

чернилами,

              маслом,

быть может,

                             той ручкой,

писавшей когда-то

«тебя я люблю!»

«я езжу в такси» – нелепая строчка…

«отметка» здесь – ты,

              к тебе я стремлюсь…

Портовый вечер. Двадцать два метра в секунду.

швартовые буйки бьются о металлические, ржавые сваи.

терзает каждую клетку организма ветер,

и не могут лететь

                            вперед стаи.

портовый, петербургский вечер.

кричать? не положено –

                            катаклизмы…

смех двух девушек. фото на память.

              порывы мешают.

фон:

              шторм,

                            хриплые тучи,

                                          здание времен брутализма.

размером 3:4 крупным планом

[, наверное,]

и стволы деревьев тысячи листьев качают.

ил поднимает со дна сокровенное.

залив в песке – рыбы нервные.

вихри сильные.

сложно дышать по-привычному.

волны грязные, синие.

и птицы наивные –

летят, думая,

                            что могут…

катаклизм… да и только.

двадцать два метра в секунду, и ведь летят…

                            и ведь могут…